Олег Алифанов «Все, кого мы убили»

Часто приходится слышать в литературных спорах, касающихся обсуждения того или иного произведения, что на вкус и цвет товарищей нет. Эта догма, которая служит, как правило, завершающим аргументом, предназначенным для того, чтобы развести противников в разные углы ринга и объявить ничью. Лишь немногие приходят к мнению, что, прежде чем оперировать подобным аргументом, необходимо учесть главное – является ли обсуждаемое произведение достойным того, чтобы вообще заводить о нем литературные споры. Другими словами, произведение изначально должно быть достаточно сильным, качественным, талантливо написанным, нести в себе то самое, что отличает литературное произведение от пустого графоманства, чтобы можно было расходиться во мнениях относительно вкуса и цвета.

Данный роман является действительно сильным, на совесть сработанным литературным произведением: историческое повествование, которое подано читателю таким образом, что не оставляет сомнений в подлинности происходящего; наличие ключевых моментов, выполненных в духе классического детектива; мистика, тесно переплетенная с религиозными учениями;  тонкая философия, которая делает произведение одухотворенным, помогает читателю самому прийти к определенным выводам; хороший литературный язык; меткость высказываний персонажей; полное раскрытие заявленной темы. Все вышеперечисленное позволяет роману занять достойное место на любой книжной полке, а у читателей, привыкших к образчикам растиражированной современной прозы, есть неплохой шанс улучшить свой литературный вкус.

Интеллектуальный детективно-исторический роман, это жанр, который целиком и полностью относится к серьезной литературе, следовательно, требует от автора не только глубоких познаний в заявленной тематике, но и высоких писательских навыков, т.к. необходимо дать читателю пищу для ума, донести до него всю важность и значимость происходящего, но при этом не охладить его читательский пыл подробностями и фактами, имеющими под собой историческую основу (увы, но историю, как науку, многие считают довольно скучной для изучения, а для траты на нее своего внимания в рамках отдельно взятого литературного повествования и подавно). Не секрет, что читательская публика в основе своей предпочитает более легкие жанры, где не нужно вспоминать курс истории средней школы, тем более задумываться над связью между историческими событиями и сюжетной линией, уделять внимание философским изыскам и теологическим тонкостям. Оценить по достоинству данное произведение смогут не все, поэтому круг читателей будет не настолько широк, как хотелось бы. Прибегая к математике, можно вывести определенное правило для подобных произведений, где уровень интеллектуальной составляющей по величине будет обратно пропорционален количеству читателей, которые честно одолеют повествование хотя бы до десятой главы. И это не в укор, а в комплемент произведению, если вдруг окажется, что у него читателей меньше, чем, например, у некоторых образчиков современной прозы, с завидной регулярностью выходящих из под пера популярных романистов по двадцать раз в году.

Добросовестность автора, как создателя собственного самостоятельного мира, пусть даже скопированного с того, в котором мы живем, определяется тем, насколько реалистично переданы чувства и эмоции людей, населяющих этот мир, насколько подлинными выглядят их поступки и умозаключения, исходящие из характеров, которыми наделил их автор, насколько правдоподобно будут выглядеть декорации, дающие представление о той или иной исторической эпохе. Достоверность в подобном жанре играет ключевую роль, поскольку читатель ни на минуту не должен усомниться, в том, что все то написанное, которое он извлек из повествования, имело место быть на самом деле – знаменитая фраза Станиславского не должна быть упомянута читателем ни разу.

Итак, сильные стороны произведения:

Первое, что обращает на себя внимание, это качественный язык, который смело можно отнести к классическому, поскольку словарный запас и построение предложений соответствуют тому времени, в котором происходят основные события романа. Это язык, который автор полностью прочувствовал, а не просто перенял у классиков в попытке слепого подражательства. На протяжении пятисот с лишним страниц, фраза, которая звучала бы не в унисон с общим стилистическим направлением текста – большая редкость.

Текст представляет собой последовательное описание лиц и событий, которые напрямую или косвенно относятся к главному герою, Алексею Петровичу Рытину, от лица которого ведется повествование. Его образ не так ярок, как образы некоторых других персонажей, но это идет произведению только на пользу – главный герой, как лист белой бумаги, на котором можно запечатлеть всю эту историю. Будь он более эффектен, как человек и персонаж, отвлекал бы внимание от тех событий, о которых рассказывается в романе.

Стиль повествования можно сравнить со стилем путевых заметок, выполненных, отчасти, в традициях эпистолярного жанра. Следует подчеркнуть, что данный жанр предполагает акцентирование внимания не только на основной сюжетной линии, но и на различных деталях и подробностях, которые, при другом стиле повествования выглядели бы излишними, здесь же они приходятся как нельзя более кстати, учитывая то количество информации, которое не мог не получать главный герой, находясь не только в постоянном поиске разгадки таинственных артефактов и ответов на свои вопросы, но и в постоянных путешествиях.

Язык произведения и стиль повествования соответствуют той эпохе, в которой живет главный герой (архаизмы, встречающиеся в тексте, сообщают произведению необходимый колорит), они, как нельзя лучше подчеркивают характер персонажей и характер событий. 

Надо отметить, что окончание романа, там, где Рытин встречается с Прохором и Ведуном, носит характер уже иного стиля повествования, максимально приближенного к эмоциональному состоянию главного героя относительно момента их встречи и характера их разговора. Это четкий и точный завершающий штрих, который ставит окончательную точку. После того, как сброшены маски, пышность в построении фраз можно отбросить и заострить внимание читателя именно на сути беседы, которая является кульминационной сценой романа и одним из ключевых моментов повествования.

Композиция произведения параллельна сюжетной линии и представляет собой законченную, стройную систему, напоминающую замкнутый круг, поскольку развязка событий происходит на том же самом месте, где было положено их начало. Такое построение можно считать символичным, т.к. прямого и полного ответа на загадку Арачинских болот и озера Мензале главному герою (как и читателю) так и не удалось получить (учитывая содержание послесловия).  

В тексте много переплетений, как исторических фактов, так и духовно-религиозных размышлений, которые, временами, сильно уклоняются от канонических догм, делая тем самым, повествование достаточно разносторонним с точки зрения восприятия противостояния материального и духовного. А также восприятия духовного, помимо традиционных христианских конфессий,  с точки зрения различных религиозных учений и тайных сообществ (каббала,  масоны, иллюминаты и т.д.).

Историческая достоверность того времени, к которому относится данное повествование, подчеркивается не только языком и стилем произведения, упоминанием географических наименований, употреблением устаревших слов и выражений, но и подробностями, касающимися, например, предметов одежды и быта, социального уклада жизни, этики отношений и т.д. Автор не пишет наобум, только чтобы сообщить роману необходимый налет старины, а детально рассматривает каждый ракурс, обращенный им в направлении первой половины XIX века (в отношении основных событий) или древних времен (раскопки, артефакты и т.д.).

Замысел произведения, как и его воплощение в жизнь, можно также охарактеризовать, как классический: по стечению обстоятельств, главному герою приходится изменить первоначальный маршрут своего путешествия, т.к. он становится обладателем некоторого таинственного предмета, который рассматривается им, как ключ к разгадке тайны захоронения исполинов (предположительно, ангелов, падших в войне с силами тьмы). Желание главного героя получить больше информации, касающейся этих захоронений, совпадают с его служебной деятельностью, по которой он должен совершать одно путешествие за другим, от Константинополя до Каира. В результате, разгадку тайны он получает там же, где эту загадку обрел.

Из всех персонажей произведения, прежде всего, следует отметить Прохора и Карно. Их образы получились наиболее яркими и запоминающимися – простоватый помощник, к концу произведения перевоплощающийся в довольно зловещую фигуру (Прохор) и француз Карно, ученый-египтолог и знаток древних языков, ставший для главного героя ценным источником информации. И тот и другой имеют общую точку соприкосновения – с их именами и их деятельностью связана главная тайна произведения, оба они являлись свидетелями появления призраков-исполинов, оба они имеют отношение к «проклятию».

Мистическая сторона романа подкрепляется таинственностью исследований Рытина, попыткой расшифровки надписей на камне, поисками рукописи, археологическими исследованиями и т.д., а также самой идеей существования неких захоронений, указывающих на войну между силами света и силами тьмы, в которой силы света (ангелы) были побеждены («Норов не знал не только того, что Прохор еще прошлой ночью обшарил его одежду и часть багажа, но и что я уже отыскал скелеты исполинских существ. Оставалось малое – невредимыми извлечь их из земли и погрузить в ящики», «Скажу так: зло – это мы. Это люди истребили ангелов, чтобы коварно завладеть их наследством, всем без исключения, это мы – тьма, победившая свет и заполонившая мир», «– Вызывать ангелов, – ответил он просто, но отрывистые фразы давались ему с трудом. – Их вызывали, чтобы убить. А после их эфирная субстанция не могла покинуть этого места. Болота – не кладбище. Это тюрьма. Я не настаиваю, впрочем. Считайте это поэтическим домыслом»).

К еще одному достоинству авторского стиля повествования можно отнести сцены, изображающие появление призраков-исполинов: достоверность их настолько высока, что заставляет поверить в них, как в феномен, существующий на самом деле. Здесь автор не преследует цели как можно сильнее напугать читателя, как это делается в жанре ужасов, но его уровень мастерства позволяет читателю шагнуть за границы текста, самому побывать на месте описываемых событий и самому убедиться в реалистичности их описания. Не у всякого автора получается так просто и точно описать весь ужас сложившегося положения для людей, столкнувшихся с представителями иного мира. Здесь важна та самая тонкая грань, которая отделяет пугающие картины необъяснимости некоторых сторон нашего бытия от уклона в банальную страшилку.

Еще одной важной составляющей успеха подобной прозы является незаметная, но присутствующая в каждой фразе атмосфера произведения, диктуемая талантом автора, как рассказчика. Трудно оторваться от иного, говорящего простым языком, в то время как от признанного оратора и краснобая частенько хочется заткнуть уши. Это не искусственно созданное обаяние литературной выдумки, а качественное изложение, помноженное на чувство меры. Атмосферу, «звучание» текста можно объяснить легкостью каждой отдельно взятой фразы, которые во множестве своем дают представление о масштабной картине, раскрывающей перед читателем глубокие и сложные темы.

Косвенные упоминания о Пушкине, цитирование в тексте его высказываний выглядит вполне уместным. Здесь нет перебора с пафосом, с превозношением гения, с поклонением и дифирамбами в его адрес, он показан веселым, остроумным, даже едким светским человеком, таким, каким он был в действительности («Пушкин сравнил меня с Бельведерским Митрофаном, намекая на Недоросля», «Как бы не поплатиться за эпиграмму, – сказал Пушкин Погодину. – Я имею предсказание, что должен умереть от белого человека или от белой лошади. Муравьев может вызвать меня на дуэль, а он не только белый человек, но и лошадь», «Вот Хвостовой покровитель, Вот холопская душа, Просвещения губитель, Покровитель Бантыша! Напирайте, бога ради, на него со всех сторон! Не попробовать ли сзади? Там всего слабее он.»).  Упоминания в тексте о Пушкине приходятся как бы к слову, чего вполне достаточно, чтобы не слепить читателю глаза. Вообще, многие авторы, вводя в повествование популярных исторических личностей, как персонажей, часто перегибают палку, стараясь придать произведениям вес и значимость за счет присутствия в нем известных имен – получается фальшиво и надуманно, а иногда просто неуместно, поскольку упоминание о реально существующих людях должны основываться не столько на фантазии автора, сколько на тщательном изучении достоверных исторических источников и биографий. Кроме того, необходимо то самое чувство меры и тот самый талант рассказчика (упоминавшийся выше), которые придадут образу известного человека реалистичности, покажут его настоящим, а не надуманным персонажем.

Доказательства существования исполинов, упоминания о которых имеются не только в Библии, но и в мифологии многих народов, представлены читателю именно в том объеме, которого вполне достаточно для сообщения повествованию необходимого мистического реализма, так, чтобы не увести сюжет в явственную сказку или научную фантастику, то есть без нагнетания излишней атмосферы загадочности и без назойливого акцентирования читательского внимания только на данной теме. Рассуждения персонажей, касающиеся этого вопроса, звучат ненавязчиво и предоставлены в том количестве и в том качестве, в которых они необходимы произведению.

Нельзя не обратить внимания на некоторые изречения героев романа, дающие в полной мере представление об авторе, как о человеке, способном не только разносторонне мыслить, но и удачно формулировать свои мысли, излагая их через своих персонажей:

«– Вот, вы видите горячий початок кукурузы, вдыхаете его аромат и отправляете в рот – вам не нужно объяснять, что это съедобно и вкусно, ибо вы общаетесь с кукурузой не на языке энциклопедии, а на языке голода. Вы читаете надпись на знакомом языке, и нечто в вас происходит. Вы не задумываетесь, как.  Но почему вы думаете, что это происходит всегда лишь осмысленно? А что, если связь овеществляется и иначе – бессознательно? В чем состоит эта первичнейшая затравка? Ведь ветка резонирует, даже если вы не отличаете яблоню от сливы, а плодоносящее древо от сухой смоковницы. Скажу более, крестьянский мальчишка, не сведущий в кинематике, раскачает ее не хуже ученого мужа. Да что там: здешние обезьяны вполне успешно трясут пальмы.» (Карно)

«Адам же имел – повелевать небесными силами. Слово его было тождественно закону. А коли мы знаем, что в основе всего лежит логос – суть слово или закон, то иллюминаты и ищут те самые слова, которые заставят ангелов плясать под их дудку. Да и почему бы нет? Вот, представьте себе. Бесплотные существа создали материальное тело, поместили в него духовную субстанцию и вопрошают, витая вокруг: «Ну, ну, как там»? А он и отвечает: «Жарко! Убавить». Или: «Скучно, пришлите Еву». Он им и не приказывал вовсе, просто они так вместе строили мир. Он здесь принимал, они оттуда подавали. Ну, как печник залез в трубу, а хозяин дома ему сует раствор и инструменты. Оба, разумеется, масоны, если вы сами не догадались…» (Карно)

«– Знаете, какой величайший секрет тамплиеры привезли с Востока, за который их истребили и за которым все охотятся?

– Его любой верблюд знает, на то он и величайший.

– Не ерничайте. Это формула расчета сложного процента. Европе он был неведом, а на Востоке… ну, вы меня понимаете, – он почесал под ухом. – Ваш голодный верблюд позавидовал бы бешенству Филиппа Красивого, когда тому объяснили, что он задолжал втрое против того, на что рассчитывал. Дальнейшее известно. Несчастный Жак Молэ отправился на костер, а молчал он не потому, что ему отрезали язык, а потому что сам не умел объяснить этой формулы. С той поры все ищут секрет. А он преспокойно лежит у каждого в пустом кармане. Так что не напоминайте мне больше о долге. Иначе мне придется вас убить и стать вами. Да это в порядке вещей. Я сделаюсь русским боярином, всё равно ваши аристократы грамотно говорят только по-французски. Я смогу прослыть грамотным боярином.» (Карно)

«– Разве эта вселенская махина должна всегда работать в одну сторону, понукая нами? И всегда Адонай будет искушать Авраама убить в угоду ей своего сына? Разве Авраам не вправе вбить клин между колесами? Да, и мы… они ищут эти шестерни в мире логоса, идей, то есть языка, и слов, раз слово причиной всему.

– Чтобы повернуть свою шестерню нужно иметь упор. Во что упретесь вы, если единственно надежной опорой является Бог, а его-то как раз вы и хотите обхитрить?

– Бог не может служить опорой, потому что нельзя опереться на то, что само вертит тобой.» (Голуа)

«– Мы называем это по скудоумию заклинанием, но… Слово – разве заклинание? Всякая ли идея – проклятие, а мысль – магия? Нет, это великая побудительная сила, связующая воедино материю и дух. Мы еще не стоим даже на пороге понимания ее сущности. Увы, наука все дальше уходит от пути познания ее, все более утверждаясь на ниве покорения материи. Здесь – корень моего разочарования.» (князь Прозоровский)

«– Глупец! Ты – не главный персонаж. Это простительно, ведь каждому свойственно почитать себя за божка. Много вас плясало до тебя, станцуют и после. Ты – один из сонмища персонажей, волей случая и моей волей оказавшийся ненадолго в центре событий, – потому только, что жил подле меня.» (Прохор)

Если справедливость того или иного изречения еще можно оспорить, то мастерство, с которым автор дает такое точное определение таким тонким вещам неоспоримо. Ирония, которую он вкладывает в слова Карно, неподражаема.

Слабые стороны:

Повествование, относящееся к путешествию главного героя по Востоку, дает новые приключения, новые находки, новые открытия. Рытин не раз подвергается опасности, встречает старых знакомых и обретает новых, попадает в сложные жизненные ситуации, выбираться из которых приходится всеми доступными способами, пытается определить, какую роль в истории с таинственными событиями, развивающимися в разных частях света, играют Голицин, Россетти, Голуа, Карнаухов, Муравьев, князь Прозоровский, Артамонов и т.д. Читатель получает действительно большой объем информации, касающийся непосредственно основной сюжетной линии, а также параллельных ей  (развитие отношений с Анной, наблюдения Рытина, как путешественника, описание исторических событий и т.д), но, несмотря на ход событий, сюжет топчется на месте: часто случается так, что беседа, которую ведет главный герой, не приводит ни к чему, либо результат этой беседы мизерный. Структура диалогов в таких случаях редко отличается одна от другой, и всякий раз развивается по одной и той же схеме – один из собеседников задает интересующий его вопрос, другой на этот вопрос отвечает вопросом (или фразой, направляющей диалог по касательной), затем опять следует вопрос, на который опять отвечают вопросом (или очень уклончивым ответом) и т.д. То же самое происходит, когда главный герой ведет рассуждения с самим собой. У него множество сомнений и множество догадок, но подтвердить их или опровергнуть он не в состоянии и это снова выражается в вопросах, ответы на которые никак не находятся: «Я живо представил себе множество таких орбит, по которым сновали мы все: Голицын, Голуа, Карнаухов, Карно, я и еще несметное множество трудолюбивых муравьев (Муравьев?) или, вернее, навозных жуков, отбирающих тайны друг у друга в надежде собрать свой ком – чего?».

Такое перебрасывание вопросами, с отсутствием прямых ответов, но наличием множества дополнительных ответвлений от основной темы обсуждения, очень сильно увеличивает объем, не привнося в повествование ничего того, что непосредственно к нему должно относиться («– Всякий раз приходится нам продолжать давний неоконченный разговор. Всякий раз мы сидим под ясным небом в тумане размышлений»). Получается эффект «воздушного шарика» – он раздувается и грозит лопнуть, что равносильно утрате читателем интереса к написанному (тот просто начнет пропускать некоторые места в повествовании, стараясь побыстрее добраться до финала, чтобы узнать, чем все, в результате, закончится).

Надо заметить, что сами диалоги интересны, приправлены множеством остроумных фраз и метких замечаний (особенно это касается разговоров с Карнауховым в тюрьме, или бесед с Карно), они написаны с учетом характеров персонажей, что лишний раз эти характеры и подчеркивает. В процессе бесед формируется множество идей и мнений, во-первых, относительно осмысления сущности духовного и материального миров с точки зрения канонических религиозных основ, во-вторых, с точки зрения некоторых фактов и убеждений, которые не нашли поддержки или подтверждения у официальной церкви: «Вот, что я скажу тебе: ангелы, бесы – всё одно. Те и другие с крыльями. Те и другие лезут в наш мир. Их война – это только их дело. Может, это сражение за пастбища? Мы – коровы, наши дурные страсти они используют как удобрения, а благие как молоко. Есть молочные и мясные. Одних доят всю жизнь, а потом кидают использованные души псам-церберам, иных пожирают в расцвете сил. Они питаются душами, а? Отчего страдают и умирают дети? Просто кому-то захотелось сожрать молочного поросеночка. А мы пытаемся разобраться в их последней битве – да это просто смешно. Если светлое воинство побило силы падших, тогда почему они до сих пор искушают нас здесь? Мы что – на дне миров, в сточной канаве, где без разбора топят всех тех, кому не повезло?». Другими словами, диалоги и рассуждения хороши, но на развитие основной темы крайне мало влияют и кружат в разных вариациях вокруг одного и того же.

Описываемые в романе факты, находки, события, как будто нарочно призваны еще больше все запутать, дать повод к еще большему количеству вопросов, напустить туману и породить еще больше домыслов. Стоит только появиться в повествовании чему-либо конкретному, будь то утверждение или звено в цепи умозаключений, или улика, доказательство, артефакт, как следующей строчкой после описания данного утверждения или данного доказательства будет стоять опровержение этому утверждению или этому доказательству. Все, любой человек, любое слово, любое намерение или действие тут же ставится под сомнение, тут же приводятся аргументы, доказывающие справедливость этих сомнений, а затем выдвигаются контраргументы, которые, в свою очередь, ставят под сомнение аргументы, предшествующие им  и т.д. и т.п., до бесконечности. Причем, это касается не только эпизодов из основного повествования, но и послесловия, или, как озаглавил его автор, «Протографа», где под сомнение ставятся факты из самого повествования. Было ли что на самом деле или не было, кто его разберет? Радиация это все… или эволюция. Хотя упоминание об экспедиции, предложение о которой внес профессор Московского Университета Прохоров В. Т., оставляет надежды на продолжение истории о загадочных находках, легших в основу данного романа.   

Чрезмерное количество персонажей, находящихся у главного героя под подозрением из-за своей причастности к тем или иным тайным сообществам, или просто преследующих определенные корыстные цели, привносит в произведение большую долю путаницы. В них самих и во всем том, что с ними связано по ходу сюжета легко заплутать, как в дремучем лесу, что и делает главный герой, а вместе с ним и прилежный читатель.

В данном случае проще будет поделить определенные функции, необходимые произведению, между несколькими персонажами, отталкиваясь от их значимости и той роли, которую автор хочет отвести каждому из них, тем самым, сократив их количество. Например, объединить в одно лицо Дашкова и Норова; Голуа и Россетти; Артамонова и Карнаухова и т.д. На первый взгляд это может показаться неуместным, несовместимым, но данный совет является исключительно советом, следовать которому автор не обязан, но задуматься над тем, что сокращение количества персонажей пойдет произведению на пользу, все же стоит.  Постоянные подозрения, которые ложатся на достаточно широкий круг персонажей, объединяют их, обезличивают, делают фактически одним целым, поскольку разницы в их образах и поведении нет почти никакой – все они, в конечном итоге, преследуют одни и те же цели, но эти цели с таким же успехом могут преследовать три человека, а не тридцать, причем безо всякого ущерба для основного замысла и сюжетного хода произведения. Большое количество персонажей может быть оправдано только соблюдением соотношения между основными и второстепенными персонажами, где количество второстепенных преобладает над основными, но с условием, что второстепенным будет отведено меньше места в тексте. Каким бы интересным ни был замысел и каким бы талантливым ни было перо автора, соблюдать меру, все же, стоит, тем более, когда роман представляет собой образец, отсылающийся к канонам классических произведений и объединяющий в себе такие жанры, как детектив, мистика и приключения. Жанровую направленность здесь особенно стоит учитывать, так как она напрямую диктует количество персонажей: чем меньше в романе будет основных действующих лиц, тем меньше будет вопросов, загадок и домыслов, возникающих в результате их деятельности и мучающих главного героя, а заодно и читателей. Возьмите, к примеру, роман И.Ильфа и Е.Петрова «Двенадцать стульев», где главных героев только двое – Остап Бендер и Киса Воробьянинов, а второстепенных огромное множество, но при этом Бендер и Воробьянинов проходят через всю сюжетную канву романа, а гробовых дел мастер Безенчук, мадам Грицацуева, Эллочка-людоедка, Авессалом Владимирович Изнуренков и прочие играют исключительно эпизодические роли. Это помогает удерживать сюжет и структуру произведения в равновесии, где читательское внимание сконцентрировано на главных героях, а второстепенные персонажи вносят разнообразие в сюжет, добавляют произведению шарм и харизматичность, являют собою яркие типы людей, через образы которых можно составить представление об эпохе, в которой они жили.

Есть некоторые недостатки, касающиеся Прохора – образ персонажа, в котором заключено несколько лиц, всегда труднее контролировать, поэтому автор иногда «проговаривается», дает читателю повод подозревать Прохора раньше, чем того требуют законы жанра. Например, его гибель выглядит слишком невероятной для такого персонажа, слишком заметное место занимал он в повествовании, чтобы автор мог позволить себе так просто сослать его в небытие. Скорбь Рытина по этому поводу описана так, что сомнений не остается – с Прохором они еще встретятся, тем более, что у сюжетной линии никаких серьезных оснований для его смерти нет, произведение не выигрывает и не проигрывает от этого факта, а это значит, что автор до поры до времени решил припрятать козырь в рукаве, приберечь все самое интересное для финальной части.

Еще одной странностью в образе Прохора является его феноменальные способности, касающиеся иностранных языков: «Приметив способности его к языкам, я поручил ему на пробу разбирать кое-какие бумаги, сначала новые, а после и старинные, и он преуспел до такой степени, что сделался не только полным ассистентом, но и принужден был я поставить его фамилию после своей в одной из статей в Берлин.» Во-первых, подобные навыки абсолютно не вяжутся с его образом, как не вяжутся лаковые ботинки с поношенным брюками; во-вторых, если автор таким способом попытался оставить в памяти читателя улику, дающую повод думать о Прохоре, как о человеке, который не за того себя выдает, то получилось это слишком явно. Кроме того, помощник Рытина оказывается мастером на столько рук, что невольно начинают возникать сомнения в правдоподобности такого уникума.

Эпизод с лунным затмением, спасшим жизнь главному герою, выглядит ненатуральным, надуманным – слишком уж откровенное везение. Такое удачное стечение обстоятельств больше похоже на несостоятельность автора, на неумение найти другой выход из положения для своих персонажей. Что допустимо в приключенческих сагах об Индиане Джонсе или Ларе Крофт, то недопустимо для литературных произведений данного формата – разные задачи и разные стили.

Непосредственным служебным обязанностям Рытина отведено мало места, они часто описываются как-то вскользь, мимоходом, в общих чертах, поэтому иногда складывается впечатление, что главный герой болтается по Востоку, преследуя исключительно свои собственные цели, задним числом выполняя невнятные поручения по совершенно необременительным служебным делам. Кстати, эти собственные цели тоже не обозначены четко, как будто он сам не знает, для чего он ездит и что конкретное ищет – то расшифровку надписей с камня, то расшифровку записей из тетради, то разгадку древних захоронений крылатых исполинов, то способы повелевать ангелами, то вычисление своих недругов и их положение в иерархии тайных сообществ и т.д. Словом, мыслей и действий у него очень много, но их направление носит хаотичный характер и даже если такой сумбур был задуман автором специально, то произведение от этого ни в чем не выигрывает, необходимо прямо в тексте, по ходу повествования четко указывать цели главного героя, иначе многие читатели начнут путать одно с другим.

Смысловые, стилистические и языковые недостатки текста:

«Скажу лишь, что матушка моя, женщина набожная и благочестивая, ни минуты не сомневалась в благополучном исходе упомянутого предприятия и, складывая в дорогу вещи, радовалась моему поручению более меня самого, попутно решительно отвергая все осторожничанья братьев и сестер» - с трудом верится в радость матери, сыну которой предстоит длительное путешествие на другой конец света.

«Словом, оставив своих спутников в загадочном недоумении и вытребовав для себя лошадей и повозку с возничим…» - почему главный герой характеризует недоумение своих спутников как «загадочное»? Они не знали, куда он направляется или для них являлась загадкой именно цель путешествия главного героя в имение князя Прозоровского?

«…и первым делом пустили мы в кругу добрую флягу с ромом. Среди спасателей бойким рулевым увидел я и Прохора, который между командами не преминул шепнуть мне о своих предчувствиях и предсказаниях: «Поела земля людишек-то, и барин и чернец – без разбору легли-с...». Хоть в доме нас ждала добрая парная и горячий пунш…» - повтор «добрую флягу» - «добрая парная».

«Узрел я такую картину: худосочный туземец стоял на цырлах» - грубое выражение.

«Музыка сфер» - данное словосочетание часто упоминается в тексте романа, производит впечатление повтора.

«Очнулся я ночью, лежа в каком-то странном мешке, и в беззвездной пустынной тьме провел время до рассвета, почти не чувствуя холода. Заботливо подложенная под руку фляга утолила мою жажду свежей вкусной водой. Я долго ехал на север, пытаясь примириться с тем, о чем догадывался и в чем имел возможность убедиться теперь. Проездом через Калужскую губернию, я остановился в Свято-Тихоновой обители. Мне требовался духовный совет. И остановившись там на три дня, я остался на тридцать лет.» - слишком быстрый переход от ночевки в мешке к поездке на север. Между двумя этими действиями должно быть какое-нибудь разграничение.

Рекомендации:

Сопоставляя значимость сильных и слабых сторон произведения, можно прийти к выводу, что недостатки здесь довольно условные и будут заметны разве что придирчивому глазу читателя-гурмана. Их исправление добавит несколько последних штрихов в общую картину, сгладит некоторые неровности, но основное дело автором уже сделано, причем сделано очень хорошо  –  даже с вышеперечисленными недостатками роман представляет собой образец настоящей интеллектуальной прозы. В том, что произведение написано опытной рукой вполне состоявшегося автора можно легко убедиться, прочитав, на выбор, любую из страниц. Тратить свое время или нет, на ознакомление с романом такого объема и такого содержания – дело вкуса каждого читателя, и здесь уже можно поспорить о вкусах, поскольку качество написанного неоспоримо.