Евгения Серенко «Отделить зерна от плевел»
https://www.proza.ru/2011/04/30/756
Сильные стороны: авторский замысел понятен – показать судьбу трех сестер, родившихся на Украине приблизительно в 20-х годах прошлого века, ставших свидетельницами основных событий до- и послевоенных лет и проживших очень долгую жизнь вдали друг от друга.
Слабые стороны: хорошая идея в очень скудном оформлении – язык слаб, собственного авторского стиля нет, описание событий невыразительное и поверхностное. Нет никакого ощущения пребывания в «той» эпохе.
Сестрам, на момент описания их последней встречи в 2006 году, приблизительно по восемьдесят лет, однако стилистически они выгладят такими же, какими выглядели во времена их пребывания в Австрии, в годы войны, когда им было около двадцати.
«…отец славился на всю Сумщину как замечательный гончар, матери хватало дел по дому и в огороде» - смысловой диссонанс, так же, как и далее, по тексту: «Вера у нас самая умная, а Надя поет...»
«Млинцы» и «потравка» к концу произведения набивают оскомину. Возможно, в украинском варианте данные названия блюд выглядят естественно, но в русском вызывают ассоциации с опечаткой в слове для первого и с производственными технологиями – для второго.
«Мама, почему ты назвала меня Асей?» - спросила как-то она. «А как же тебя нужно было назвать?» - удивилась мать. «Люба!» «Люба?.. Да нет, Асенька... Ушла к тому времени любовь... Вера когда-то была, надежда – тоже, а вот любовь ушла...» - если бы автор упомянул в тексте до данного диалога, что двух старших сестер звали Вера и Надежда, то все было бы логично, а так выглядит еще одним недочетом.
«Асе казалось, когда сестра пела – замолкали даже птицы и ветер. И река Ольшанка затихала, если Надя пела на берегу...» - слишком неубедительно и преувеличенно.
«Их комната была маленькая и очень скудно обставленная: три железные кровати, стол и три стула. Но это была их комната!» - как будто раньше у них никогда не было своей комнаты и для того, чтобы ее получить, им пришлось отправиться 1942 году остербайтерами в Клагенфурт.
«Значит, так, - неожиданно для самого себя сказал он. – Сейчас ты выйдешь отсюда – и забудешь, что видела меня. Иди в Красный Крест, в Альпы ... - я тебя не видел» - образ доброго особиста из НКВД, пожалевшего Надю из-за ее красивого голоса, выглядит неубедительно, а эпизод, где он смотрит по телевизору выступление Венской Оперы: «Может, Бог все-таки есть; и ему это где-то зачтется...», очень картинно.
«Я ж Великую Княгиню Ольгу видела – сестру Царя, – она тоже в наш Храм ходила. Высокая такая, прямая... Иконы для Храма писала. Мы с ней как-то свечки рядом ставили, поговорили о чем-то... Простая такая была...» - опять очень картинно и неубедительно.
«За восемь лет лагерей много чего передумаешь...» - кроме прямой отсылки к факту пребывания Веры в лагерях, ничего другого, помогающего создать образ женщины, на долю которой выпала такая страшная участь, в тексте нет, поэтому выглядит так, как будто Вера была не в лагерях, а в туристической поездке.
«Ну, что ж, судьба, так судьба... Значит, суждено было кому-то из нас это все пережить – так уж лучше мне, а не моим сестренкам...» - абсолютно лишенный всяческой логики домысел: как будто не побывай Вера в лагерях, не видать двум другим сестрам счастья в этой жизни.
Неуместные для данного текста политические суждения, демонстрирующие глупость, невежество и мелочность главных персонажей: «А я бы за Юлию голосовала, - вмешалась Надя. – По крайней мере, красивая. И на маму похожа... Я у себя даже фотографию ее поставила», «Как же так? Прожить такую долгую жизнь – и ничего не понять? Как можно быть против Ющенко? Забыть голодомор? Как можно быть такими непатриотичными?.. Недалекие у нее все-таки сестры...», «…но денег не хватает, а помочь некому...» «Янукович вам поможет», - фыркнула Ася».
«Вера?... А ей даже не сообщили. Не сочли нужным... Как чужой... И ни одного письма или звонка с тех пор, как она вернулась из Украины... Да и она не писала, не звонила...» - тогда чему удивляться, если она сама себя точно так же вела, как чужая.
«Глаза выхватили строчку: « ...Отделить зерна от плевел»... При чем здесь это? Эх, нет Михаила, некому объяснить...» - слабо верится в то, что набожная женщина, около пятидесяти лет прилежно посещающая каждое воскресенье церковь, не может самостоятельно понять данные слова, либо вообще видит их впервые.
«Как же так? Их не разлучили ни голод тридцатых, ни война, ни страшные годы репрессий («...Пусть это буду я, а не мои сестренки...»); ни расстояния («В полэкватора, я считала» )... А что же их разлучило? «... Отделить зерна от плевел...» Господи! Да ведь это их любовь друг к другу – зерна, а плевелы... Да какая разница, кто из чужих, рвущихся к власти людей, возьмет ее? И почему ни одна из них не уступила? Не смогла уступить... Или не захотела...» - крайне малопонятный текст:
«Да какая разница, кто из чужих, рвущихся к власти людей, возьмет ее? » - кого – ее? Власть?
«И почему ни одна из них не уступила?» - кому или чему ни одна не уступила? Неужели политическим взглядам других сестер?
«А что же их разлучило?» - так что же их, на самом деле, разлучило – политическая ситуация на Украине? И какие же они после этого сестры?
В тексте нет ни одного доказательства писательской силы автора, но финал по стенке размазан просто мастерски. Так убить свое собственное произведение концовкой способен далеко не каждый.
Рекомендации: действительно ценным в произведении могли бы стать подлинные, похожие на правду, создающие образ ушедшей эпохи, описания жизни трех сестер: вместе – в довоенные годы на Украине и в военные в Австрии, а затем – порознь в разных странах. Учитывая, какой богатейший материал можно было бы собрать в произведении на данную тематику, хочется посоветовать автору проштудировать классическую литературу и переписать произведение о судьбе трех сестер, убрав из текста и в особенности из финала «плевелы» в том виде, в котором он их подал.